Моя мама до сих пор живёт в Ирпене, а я не могу туда обратно, я просто психически не справлюсь.
10 февраля я взяла отпуск, мне на операцию нужно было, и, конечно, я и не подозревала, что может начаться война. А она 24 февраля на самом деле началась. В тот день мне нужно было на перевязку. Я проснулась от взрыва, который был похож на салют. Мы жили в очень старом доме, всё задрожало и затряслось, окна зазвенели. Я схватила сотовый и узнала, что нас со всех сторон обстреливают. За карьером Буча, дальше аэропорт в Гостомеле. Дети ещё спали, а я была в шоке. Маме боялась сначала звонить, потом набираю, спрашиваю, что случилось, она говорит: «Война». Мы уже знали, что нужно паковать в тревожный чемоданчик, но все только смеялись раньше над этим. Это же просто невозможно, чтобы в Европе, в 21 веке… Немыслимо, невозможно!
Мне нужно было к врачу, я разбудила детей и сказала, чтобы в случае чего они к бабушке шли, она через дорогу жила, я думала, что там будет безопаснее, чем в нашем доме. Дети на самом деле потом к бабушке пошли и остались там. Над головами постоянно летали ракеты. Ужас. Оля, моя тётя, живёт на Майорке, я ей позвонила, и она посоветовала сразу же выезжать.
Когда я пришла в больницу на перевязку, то там уже никого не было. В этот момент начался массивный обстрел Бучи. Перевязку мне уже не сделали, врач по телефону сказал, какие лекарства покупать и всё. Потом у нас началась паника по поводу продуктов, потому что продукты у нас завозились с Киева, а к нам можно было добраться только по двум мостам и железной дороге. Самое страшное началось 26 февраля, когда рухнула сеть. Нам до центра 30 минут пешком. В этот день погиб десятилетний ребёнок. С того времени мальчишкам я больше не разрешала выходить на улицу. Магазины всё пустели и пустели, всё дорожало, мы стали ходить на рынок. Нас предупреждали, что по Ирпеню диверсанты ходят, которые спрашивали, как пройти на Киев. В это время уже взорвали первый мост. На «Жирафе», это наш торговый центр, уже был первый бой, он находился у моста в сторону Бучи. В той стороне много новостроек, там в основном беженцы из Донецка и Луганска жили.
27 февраля мы с мамой пошли на рынок и увидели этих диверсантов. Высокий, худощавый мужчина спросил на чистейшем русском, как проехать в Киев и попросил немного еды. Потом ещё пара была. Мы сообщили о них терробороне, которая решила проводить нас до дома.
Мама работала с военными и умела по звуку различать, куда стреляют грады. Весь Ирпень был под обстрелом, все жилые районы. Россияне вышли на Ирпень 28-29 февраля из Бучи. Одновременно они усилили ещё и бомбардировку. Наши военные взорвали второй мост, чтобы не дать им пройти, но они через лес всё-таки смогли войти на двух танках, как нам показали по телевидению. Эти танки в Киев попали через Пущу-Водицу и заехали в Оболонский район. Наш мост по Варшавской трассе был взорван, есть ещё две дороги, чтобы проехать в Киев. В Киеве на Героев Днепра мужчину одного в машине танком переехали. Он просто чудом выжил, ему помогли выбраться, доставили в больницу с кучей переломов, машина – груда металла. Когда прилетели первые авиабомбы, это 2 марта было, то от взрыва просто весь дом затрясся. С тех пор мы каждый раз стали бояться самолётов. Младший сын устроил себе в коридоре кровать, он так себя более защищённым чувствовал, и с тех пор так и оставался там с собакой, которая вообще больше не выходила на улицу в туалет.
Теперь в магазинах практически уже вообще ничего больше не осталось. Сестра моего бывшего мужа жила в Буче и написала 2 марта, хотя мы уже давно не общались, и говорит, чтобы мы выезжали. Мы слышали, что теперь уже людей целенаправленно убивали. Больше не выходить на улицу! Это стало нашим лозунгом. Но я ещё не хотела выезжать, думала, что мы должны остаться. В любом случае у нас был свет, отопление и продукты, который, как я теперь понимаю, хватали бы ещё на две недели. Но 3-4 марта самолёты стали постоянно летать, с 4 утра каждый час. Бомбы падали на жилые дома. Сейчас магазины окончательно опустели. Когда ходили за продуктами, то видели, как летят ракеты. Некоторые бросались на землю, другие оставались стоять… В какой-то момент мы решили, что надо выезжать. Последней каплей стало, скорее всего, что 4 марта отопление отключили, а за день до этого свет. В первую очередь я решилась, когда мы на вокзале увидели толпу людей, там знакомая моя тоже стояла, с которой я всегда в церковь ходила. Она рассказала, что недалеко от нас нашли растяжки, это гранаты или бомбочки с леской, её не видно, но если заденешь, то всё. Потом мы зашли в магазин, а там даже хлеба достаточно не было. Тогда мне стало ясно, что надо выезжать. Младший сын стоял в очереди в аптеке, но и там ничего больше не было. Люди прямо умоляли, чтобы им дали таблетки.
И потом резко начался ужасный обстрел города, но у нас даже бомбоубежища не было. Ракеты летали так, я никогда такого не слышала. Их было слышно. Всё тряслось и дрожало так сильно, я такого ещё никогда не испытывала. В магазине маме достался последний кусок хлеба, дорога домой шла через железнодорожный переезд. Когда мы увидели, что происходит, у нас с мамой сердце чуть не остановилось: весь наш район был в дыму, у меня же там сын старший, собака с кошкой дома остались. Это было так страшно… Мужчина какой-то остановился рядом с нами, нам ещё 20 минут до дома пешком идти, младший сын на самокате был. Мужчина этот нас на машине до дома довёз. А по пути мы всё это увидели: рядом с торговым центром четыре дома полностью разрушены, никаких пожарных. Против приближающихся россиян люди на дорогах заграждения выставляли, хотели всё сжечь. А чтобы обмануть танки, стали шины поджигать. И из-за дыма на самом деле какое-то время с воздуха не бомбили. Власти призывали всех покинуть город.
4 марта я смс от бывшего мужа получила, он как раз в Египте в отпуске был на момент начала войны. Он пишет, что в 10 часов будет эвакуационный поезд. Мы собрали всё важное, некоторые вещи у мамы оставили. И снова самолёт над нами, снова бомбы бросают. 5 марта к вокзалу всё больше и больше людей пошло, всё шли и шли… И снова ракеты летят, наша собака от страха сорвалась, везде вандализм, грабёж, все окна разбиты. Но благодаря нашему мэру, Ирпень в отличии от Бучи сопротивлялся. Бучу сдали, Ирпень сопротивлялся.
На перроне царила просто неописуемая толкучка, в основном женщины с детьми. И вот в эту толпу самолёт направился и стал стрелять. Мы по всему небу видели ракеты, они и в нас могли попасть – как в Краматорске. Мэр после обстрела объявил, что путь разрушен, что нас на автобусах на другой вокзал будут перевозить. А я уже снова остаться захотела с мамой, она решила остаться из-за кошки, шиншиллы и двух попугаев, но настояла, чтобы я детей в безопасное место отвезла.
У нас с собой три пакета с вещами и едой было и собака. Автобуса не было, и мы пешком пошли на другой вокзал, а тут микроавтобус едет, который взял нас на передние сидения. Мы попрощались с мамой, сердце просто разрывалось от боли. А что делать? За 100 метров до разрушенного моста автобус остановился, но водитель говорит, оставайтесь все сидеть, иначе стрелять по нам будут, и как-то поехал дальше. Выстрелы были со всех сторон. Автобус едет дальше, а мы молимся, остаёмся в конвое с бесчисленными машинами. Я лишь потом увидела, как россияне просто палили без разбору из танков по домам. Мы ехали дальше. По дороге мой бывший написал мне, что его фирма может разместить нас в Ужгороде. Мы едем дальше. Водитель сам не знал куда, самое главное – выехать из Киевской области. Он вообще-то медикаменты для солдат должен был везти, а у него теперь 15 человек в автобусе сидели, среди них один новорождённый ребёнок. Дальше, дальше, пока бои не остались за нами, но везде по дороге горели ещё машины. Водитель из Западной Украины был, купил недавно квартиру в Ирпене, но сейчас хотел только одного – подальше отсюда. Он говорит, что самое опасное – это ехать по полям, так как там танки стоят и стреляют по всему, что движется.
В 2 часа ночи 6 марта мы въехали в Винницу. Везде битком. Полицейский один проводил нас до еврейской школы. Мне хотя бы одну ночь поспать… Нам дали поесть, было тихо, никаких выстрелов, я хотела и дальше там остаться, но как раз в этот день, 6 марта, там снова прилёт был, ракета в сторону аэропорта полетела. У меня сестра двоюродная в Эрлангене живёт и посоветовала приехать к ней, но я хотела в Ужгород, я знала, что мы там хорошо разместимся, хотя бы на первое время. Но после прилёта снова началась паника, собаку можно было брать только в поезд. Но никто не знал, какие поезда когда приедут, по принципу, приедет – так приедет, нет – так нет. Мы сидели в ловушке, до Ужгорода нам не добраться. От школы до вокзала на машине 10 минут было, но такси не было. Так нам охрана помогла машину найти, но первый поезд уже ушёл рано утром.
Мы сели в следующий, и тогда я поняла, что нам нужно в Германию. Потому что в поезде был просто ужас, места не было, во всех купе по 10-15 человек. Мы сидели в коридоре, я поняла, что младший долго не выдержит… Мы уже хотели выйти, но со всех сторон ещё больше народу набивается. Мы всё-таки смогли выйти из поезда и стали спрашивать про поезд в сторону Львова. Сразу после обеда мы на самом деле сели в поезд на Львов, в котором мы с начала эвакуации в первый раз нормально могли поесть, даже собака наелась. Но город был забит битком, мест вообще не было. Я очень люблю Львов, у меня там много знакомых, но нас уже никто больше не смог принять. И мы стали искать место в автобусе или поезде в Польшу. Бесплатные билеты на автобус нужно было три дня ждать, на поезд даже пять, очередь в несколько рядов. Я стала искать платный автобус и сразу нашла один. Но нам нужно было ещё деньги снять. Первый банкомат уже был пустой, у второго стоял мужчина, и вдруг мою карту заблокировали. Понадобилось время, чтобы мы смогли получить деньги.
Я вообще-то не хотела на автобусе ехать, младшего укачивает. Нам нужно было специальное разрешение для собаки. На границе мы простояли 12 часов, хотя больше уже не контролировали, только детей регистрировали. В Польше мы пошли на вокзал. Знакомая подруги живёт в Польше, и мы за 15 минут нашли ночлег. Мне посоветовали купить билеты на Берлин, но мест уже не было. Только за наличные, зато с сидячими местами. Польские друзья приютили нас на два дня, а потом был битком забитый скоростной поезд, люди стояли везде, в коридоре, перед туалетами. У нас были места, но в нашем купе уже сидела семья, мама, бабушка, трое детей, они во Францию хотели. Они, конечно, с большой неохотой уступили нам места. В Берлине мы пробыли два дня у друзей друзей.
12 марта мы прибыли в Эрланген. Но я спать не могла, потому что не знала, что с мамой. Из фейсбука я узнала, что 12 марта в мой дом попала ракета, за два дня до этого в дом мамы… Что с ней? Жива она вообще? Её эвакуировали?
Я была так счастлива, когда узнала что с ней всё в порядке. Она помогала соседке с больным отцом и лежачей матерью. Готовили на костре, но она жива. 28 апреля установили снова контакт с ней. Она мне ещё как раз ночью приснилась, а на следующий день в 8 утра она позвонила: «Марина, я жива…» У них, наконец-то, снова был свет, и она рассказала, что случилось в Ирпене. Она помогала волонтёрам, готовила чай, делала бутерброды, благодаря знакомой осталась под прикрытием, когда ракеты в её подъезд попали. Если бы она тогда не у знакомой была, её бы уже не было в живых. Она даже пыталась пожар потушить. Потом она пошла в мою квартиру. В доме живёт пожилой мужчина, он по утрам всегда кофе пьёт и курит, и мама как раз к нему пошла. И в этот момент снова взрыв, прямое попадание в мою кухню… Если бы мы там были, мы бы все погибли.
7 марта россияне везде растяжки установили, много соседей погибло. Мой дом, мамин и крёстной были разрушены. Крёстная выжила чудом. По всему Ирпеню лежали трупы, многих расстреливали просто, проезжая мимо. Мы через вайбер стали искать, кто ещё жив. Эти дни в марте для Бучи и Ирпеня были самыми ужасными. На видео видно, как люди прятались в домах. Провокаторы отмечали дома, по ним потом целенаправленно стреляли. По нашей школе тоже сильно попали. Рядом госпиталь был, они очевидно по нему стреляли. Видимо у россиян старые карты.
В Эрлангене я только через три месяца смогла свободно вздохнуть и начать снова жить. Сначала я боялась каждого самолёта. И несмотря на всё то хорошее, что мы здесь получили, я снова хочу домой. Ничего больше не хочу так как домой. Здесь, конечно, всё хорошо, мальчишки в школу ходят. Но дом наш в Украине. Но я не знаю, когда мы сможем вернуться. Знаю, что уже не смогу вернуться в Ирпень. Слишком жуткие воспоминания. Если бы тогда водитель микроавтобуса нас не взял с собой, нам бы пришлось поворачивать обратно у разрушенного моста и идти по дороге пыток и смерти, где 7-8 марта и ста метров не пройти было без риска для жизни, там столько людей погибло… Мой район Ирпенские Липки полностью разрушен, единственный дом на нашей улице только уцелел, я не смогу туда вернуться. Одного знакомого в плен взяли, никто не знает, скольких сразу расстреляли. Многие остались, не стали эвакуироваться, а запросы на поиски людей до сих пор в социальных сетях делают. Никакое убежище не помогало от военного катка россиян. При этом в Буче намного хуже было. Я там раньше жила, знакомые прятались там с тремя детьми в подвале. И им повезло. 9 марта они смогли выехать, живут сегодня в Израиле. Много чего можно рассказать… Я рассматриваю вариант с Броварами. Это недалеко от Киева и от Ирпеня.
Записано 7 октября 2022 года