Наталия – Бердянск

Начать я хотела бы не со взрывов по военным объектам в первый день войны, а с того момента, с которого она началась для меня. Это было ещё до декабря 2021 года. Я тогда работала в школе. В полицию по электронной почте поступило сообщение, что наша школа заминирована. Когда сообщение пришло в первый раз, оно было адресовано директору и ответственным ведомствам. В нём была угроза с шантажом: если в течении двух часов не переведут определённую сумму на карточку, указанную в тексте сообщения, то будет взорвано устройство, заложенное в здании школы. В течение получаса поступил приказ о том, как без паники вывести детей из школы. Им сообщили, что это, мол,  учебная тревога. Мы на самом деле думали, что это проверка, но потом поняли, что это не шутка. Побежали обратно в здание школы, стали выносить вещи, потому что многие выбежали без верхней одежды. Дети обрадовались, ура, уроков не будет, школу заминировали… А потом директор нам сказал, чтобы мы учеников отправили домой.

И такие угрозы стали повторяться очень часто, три раза в неделю, пока в середине декабря не пришлось перейти на дистанционное обучение. Родители, конечно, переживали, а мы вели уроки удалённо до конца первого семестра. После новогодних каникул в каждой школе дежурили полицейские и, как только поступала угроза, проверяли школу на наличие взрывчатых веществ, а мы продолжали работать. Мы сообщали родителям о ложном минировании и давали им возможность забрать детей домой или оставить в школе. И так продолжалось до февраля. Школу каждый день минировали… Всё больше и больше школ получали угрозы, не только в Бердянске, но и в других городах, даже в Киеве. Те, кто рассылал такие сообщения, хотел вызвать у населения недоверие к правительству, по принципу: оно нас не может защитить. В конце февраля ещё и с короной пришлось снова столкнуться. Оставалась одна неделя до войны.

24 февраля у меня уроков не было, я проснулась в пять утра от страшного взрыва, грохота, ничего не поняв, что случилось. В моём классе отец ученика  был пограничником. Я позвонила его маме, она сказала: «Война, мы выезжаем…» Тут и дочь позвонила и спросила, что делать может и нам выезжать? Но куда ехать? Я предложила переехать на дачу, там должно быть тихо. И вот в тот же день мы переехали на дачу. Нам казалось, что в городе небезопасно, а на даче у нас было всё необходимое, маленький домик с отоплением, сад… Там мы могли остаться. По крайней мере мы так думали. 

Мы, конечно, старались быть в курсе событий, постоянно слушали радио, читали в интернете. И вот россияне оказались вдруг уже всего лишь в нескольких километрах от Бердянска. Это было вечером 25 февраля. Город они не обстреливали. Вначале вошли технические войска, чтобы хорошо проверить обстановку, как нам говорили. Когда они входили, то ехали не по центральным улицам, а по маленьким соседним, может искали партизан. Весь захват прошёл без единого выстрела. У россиян не было точных карт местности или были старые, они постоянно спрашивали местных жителей дорогу, многие отправляли их в неправильном направлении, поэтому захватчикам потребовалось больше времени для взятия города. В это время жители собирались в центре на мирные протесты и говорили россиянам, что здесь их никто не ждал, и что мы не хотим, чтобы нас «освобождали». Депутаты горсовета тоже пытались убедить их, что им лучше уйти. И они оставили исполком и центральную площадь в покое. Примерно неделю россияне сидели только в казармах, знакомились с местностью, и ещё месяц у нас проходили митинги в поддержку Украины. 

На последней акции протеста солдаты оцепили нашу группу, наставили автоматы и предупредили: «Чтобы вас здесь больше не было. В следующий раз автоматы будут говорить».  Стало ясно, что это последний митинг, в следующий раз нам заткнут рот автоматами. Было так жутко и страшно. Мы стояли на площади с 12 до часу дня, мирно выражали свои требования и наше сопротивление властям, а теперь всё закончилось. Для многих вид оружия, направленного на них, вселял панический страх. У многих моих коллег началась депрессия, до сих пор они страдают от этого. После этого случая народ уже оставался дома, а оккупанты устраивали охоту на активистов и забирали их в военную комендатуру. Мы оставались на даче, живя на краю города. 

Однажды, я разговорилась с соседкой, которая была настроена против Украины и поддерживала «русский мир». Мы не сошлись во мнении и разругались. После этого мне стало страшно, наверно надо было держать язык за зубами, я ведь всей семье могла этим навредить. Рассказала мужу, он ответил, забудь, будем подальше от них.

Тем временем меня вызвали на работу. До войны наша школа была хорошо технически оборудована, достаточно компьютеров, ноутбуки для всех детей, оформлен кабинет физики, математики на высшем уровне. У нас была одна из лучших школ в Запорожской области. После начала войны уроки не проводились. Назначенный оккупационной властью заведующий гороно потребовал перейти на российские программы и учебные планы. Как далеко они с «руссификацией» зашли, просто пример приведу. К коллеге, учителю химии, в 6 утра в квартиру без предупреждения пришли шестеро военных, чтобы проверить документы и объяснить основы российской химии. На что она ответила, что H2O и в Африке H2O. В ответ ей посоветовали не наглеть, если не хочет… 

И вот мы вышли в школу на дежурство. Здание уже месяц не отапливалось, но все должны были быть на местах. Начало  марта, холодно, тепла никак нет. Даже выпал снег. В это время начался обстрел Мариуполя. Оттуда к нам много беженцев приезжало. Большинство из них размещалось в школах. Жители города приносили одеяла, готовили еду. Беженцы спали на полу в спортзале с детьми и домашними животными. Многие приходили пешком и были безмерно благодарны за кусок хлеба, глоток горячей воды. Мне запомнился случай, когда мы помогли молодой маме с восьмимесячным ребёнком. Малышку она уже месяц не могла помыть и поменять подгузник, потому что жили во время бомбёжек в подвале дома. На попе у ребёнка от собственных экскрементов была рана, мы ей помогли помыть и переодеть младенца, отвезли в больницу, где его вылечили… Из Мариуполя приезжали учителя, мы их приняли, обогрели и накормили.  Некоторые из них «перекрасились», перешли на сторону врага, некоторые из них теперь работают в нашей школе вместо нас. Конечно, мы были доброжелательны ко всем. Я хотела даже кого-то в своей квартире поселить, но без отопления и газа там жить при пяти градусах нельзя… У кого бойлеры были и электрические печи, размещали беженцев в своих квартирах и домах.

Мы завесили окна плотной тканью, чтобы ночью нас с улицы не было видно, уличные фонари отключили, очень боялись бомбёжек. И на небе, как нам казалось, тоже была война, темно, холодно, звёзды как-будто погасли.  Было так жутко и страшно, что боялись выходить на улицу.

Однажды ночью мы услышали, как двигалась колонна машин. Мы ничего не видели, слышали только моторы, ужасный шум. Огромное количество техники направлялось в сторону Мариуполя, и такой рёв продолжался каждую ночь. Нам было очень страшно, нужно было держаться всем вместе, ведь не было никакой информации. Интернет и связь были разрушены, только те, у кого было спутниковое телевидение, могли знать, что происходит. Россияне оккупировали украинские радиоканалы и передавали свои российские новости о том, как хорошо нам будет житься под Россией, хотя до этого, мы жили очень хорошо. По мере возможностей старались обмениваться с соседями информацией, которой владели. Одни знали больше, другие меньше. У многих были родственники и знакомые за границей. Мы слышали об эвакуационных поездах и огромных толпах на них, слышали про гибель мирных жителей, слышали про Бучу, Ирпень, Чернигов, Сумы. Все боялись за свою жизнь. И кто мог, тот выезжал. Младшая дочь из Киева в февральскую стужу с сумкой в руках и с кашлем прошла 30 километров до польской границы. После того, как добралась до Варшавы рассказывала, что выжила только потому, что жители окрестных сел, выходили на дорогу и кормили их бутербродами, поили тёплым чаем, в туалет пускали.

Каждое утро над нами пролетали самолёты с Крыма, они летели бомбить Мариуполь. Я так желала, чтобы они рухнули и больше не смогли взлететь. А однажды самолёт нарисовал на небе тризубец, символ Украины. Это было знаком надежды, что скоро ВСУ вернутся и освободят нас.

Наша бердянская молодёжь очень патриотично настроена. Однажды молодые люди бросили в проезжавшую мимо машину БУК коктейль Молотова. Особо ничего не произошло, солдаты погасили огонь. Девчонку, которая бросила бутылку, потом задержали.

Самое страшное началось после Бучи. Мы с мужем очень боялись за жизнь детей, начали готовить погреб. Одно желание было, чтобы дети выехали. Дочка ждала второго ребёнка, поэтому решили выезжать в ближайшее время. С Мариуполя шла колонна легковых автомобилей, к которой они могли присоединиться. Дети уезжали в середине марта. В этой колонне на Запорожье было более 1 000 машин. И подруга с внучкой тоже выезжала. Её дочь до войны поехала в отпуск в Эмираты, заболела там короной и в результате – карантин на весь отпуск, а потом началась война. Ни самолётов, ни денег, ничего, а ребёнок в Бердянске. Она попросила мать привезти ребёнка в Польшу. Подруга взяла внучку и в дорогу. Перед поездкой прикрепила красные кресты на машину, но приехавшие из Мариуполя сказали, мол, сними, так как эти знаки могли спровоцировать россиян, и те начнут стрелять. На машине оставили только знак «Дети!»

Так прошло три недели. Мы с мужем одни на даче. Потом говорят, что город скоро закроют, выехать возможности не будет. Обе дочери и зять стали звонить и просить, чтобы мы срочно выезжали. Мы отдали все запасы друзьям, передали ключи от дома тем, кто решил остаться. Я попрощалась с директором, и мы поехали на своей машине в Запорожье, канистру бензина взяли с собой, нам надо было проехать 200 километров, и было неизвестно, сколько пробудем в дороге. Нам понадобилось 11 часов, а некоторые знакомые были 2-3 дня в пути. Россияне установили 17 постов, проверяли там все документы, телефоны, открывали чемоданы и досматривали вещи. Мы с солдатами не разговаривали, чтобы не дай Бог, чего лишнего не сказать, они реагировали даже на дрожь в голосе или на опущенные глаза. Для мужа это был жуткий стресс. После этого он сказал, что больше не поедет обратно, больше не хочет проходить через все эти унижения и слушать оскорбления.

В нашей колонне было около 200 машин. С нами ехала бабушка, мама мужа, она была «причиной и поводом» нашей поездки – на лечение везли. На постах частично были ДНРовцы и ЛНРовцы, они дико стреляли в воздух, матерились. Но были и другие, которые вели себя цивилизованно, очевидно из российских спецслужб.

Справа и слева по дороге были разложены противотанковые мины и шипы. С россиянами не до шуток. Когда мы проехали серую зону и увидели украинский флаг, Боже, это такое счастье было, хотелось выскочить, а военные кричат «быстро, быстро проезжайте! Может начаться обстрел». После этого мы довольно быстро добрались до Днепропетровска.

Пока у нас в городе россияне, муж не хочет возвращаться обратно. И я тоже. Вся моя жизнь вплоть до одежды осталась там. Я учитель, у меня в школе, конечно, много всего личного было для работы. А сейчас всё, видно, выбросили. Я одну бывшую коллегу попросила, чтобы она мои вещи вынесла, она с россиянами работает сейчас. Ну та в ответ, мол, сделаю, когда время будет. С тех пор мы больше не общаемся. Не понимаю людей, которые работают на врага, не могу принять рабское поведение коллег, они же знают, как мы, украинцы, страдаем от войны.

Мы, конечно, очень радовались, когда российский корабль затонул в порту Бердянска, хотя россияне утверждают, что жертв не было. Мы знаем, что были. И подняли тост за нашу победу. Мы бы, наверно, остались там, если бы дочь с зятем не настаивали, чтобы мы выехали.

Те, кто остался в Бердянске, очень редко выходят из дома. Много детей и взрослых просто сидят дома. Многие родители отправили детей в школы на оккупированной территории, считая, что украинские аттестаты больше не действительны. Некоторые забрали документы и хотят выехать. Однако украинская школа работает, а я и дальше преподаю из Эрлангена дистанционно. Мы не спрашиваем детей, где они находятся. Кто вообще решиться что-то сказать, говорит, что продукты есть, газ подключили, тепло в квартиры дали, только свободы нет. Нас освободили от свободы. Зато бабули из старых советских времён теперь рады, подачки получают от Путина в виде 10 000 рублей. 

Мой зять остался в Украине, а дочь отправил заграницу. Подруга дочери уже давно живёт в Германии, в Эрлангене. Из Днепропетровска дочка после очередной тревоги села с мужем и сыном в машину и поехала во Львов. Зять посадил их на автобус до Нюрнберга. Сначала они размещались все в одной квартире у подруги, а потом дочку с внуком поселили в гостиницу.

Мы с мужем и свекровью остались в Днепропетровске, а дочка попросила меня приехать в Германию. Когда подошло время родов, я купила билет и отправилась к ней. Автобус в Нюрнберг пришел на 1,5 часа раньше. Без адреса, без знания немецкого языка. Никого на вокзале нет, чтобы встретить меня. Вот такая у меня карма. Зато радовалась, когда дочка с внуком встретили меня… 

Я верю в победу нашей армии и сижу на чемоданах. Сейчас я хочу, чтобы зять смог приехать к семье. Я с большой радостью вернусь к мужу. Моя младшая уже снова в Киеве. Ей здесь всё показалось чужим и далеким, слишком всё правильно. Ей нужна жизнь как праздник…

В Эрлангене наша семья пополнилась маленьким человечком, девочкой Анной. Я так счастлива со своими внуками и старшей дочкой. Мы встретили здесь поддержку, нашли друзей, чувствуем себя как дома. Мне кажется, что старшая дочь решит остаться в Эрлангене, учит немецкий язык, знакомится с традициями и обрядами страны. Одна лишь проблема существует – переезд в Баварию её любимого человека. Но этот вопрос можно будет решить только после победы Украины над российскими войсками. Тогда никто у нас и нашей страны не сможет отнять свободу. 

Записано 20 ноября 2022 года