Ещё накануне войны мы с детьми были на празднике в Харькове. Все были празднично одеты, никто и представить себе не мог, что произойдёт на следующий день. Мой старший сын хотел подольше остаться, мы раньше поехали домой, в Люботин, город железнодорожников, примерно 25 км от Харькова. 24 февраля мужу рано утром сестра звонит: «Война!» А сразу после этого сын звонит. Он проснулся от взрывов. Потом связь прервалась. Мы сразу поехали туда, чтобы забрать его, улицы уже были забиты.
В небе везде летали ракеты со светящимися хвостами. Самые страшные воспоминания – это постоянные взрывы и стрельба ночью. У нас свой небольшой дом, мы в нём забаррикадировались. Мы все вместе сидели в спальне, подвал у нас не годится для бомбоубежища. Решение выезжать мы приняли, когда в наш сад упала кассетная бомба и разрушила один из этажей соседнего дома. Детей уже и успокоить не могли, я сама должна была держать себя в руках, чтобы не сорваться. Везде в доме были осколки, они даже две двери пробили, за которыми спальня была. Осколки остались и на третьей двери на уровне голов детей. Даже и представить себе не могу, что было бы, если бы кто-то в этот момент был в коридоре по дороге в туалет. Мы просто чудом выжили. Даже чугунную ванну в саду снаряды пробили. На улице сидели люди, все хватались за голову, везде была паника. Было ясно, что защиты у нас больше нет; заклеить окна и прятаться в доме – это уже было небезопасно. Только бежать. Это было 9 марта.
Время между началом войны и нашим выездом описать невозможно. В магазине не было продуктов, везде очереди, а то, что ещё было, стоило бешеные деньги. Но всё-таки работали хорошо сирены и сирены через сотовый, а русские не вошли в наш город, не «освободили» нас, а, Слава Богу, «только» обстреливали артиллерией.
У нас в городе и во всей Харьковской области оставались только те, кто или уже выехать не мог или по разным причинам не хотел. Тётя моя, например, осталась в Харькове. Она считает, что она никому не нужна, и лучше ей умереть там, где она все эти годы прожила. А сестра моя выехала, как и я, и живёт сейчас в Болгарии.
В эти дни детишки страшное пережили, они просыпались с молитвами на губах, засыпали, молясь. Они больше всего переживали за нас с мужем, он в начале войны записался на фронт.
При выезде нам помогали волонтёры, посадили нас в автобус, который в самую рань выехал в Черкасскую область, без остановок, совсем тихо. Чуть позже эту дорогу стали обстреливать враги, многие погибли. Как подумаю об этом, какие там мурашки по коже… жуть просто.
Мы оставались там три ночи, хорошее обеспечение было, а потом дальше в Хмельницкую область, где тоже постоянно выли сирены. Нас разместили в семинарии, потом в деревне, где мы могли где-то неделю остаться. И вдруг случилось чудо. Мой старший сын в 2015 году был со своим хором мальчиков в городе-партнёре Нюрнберге. Он контакты и дальше поддерживал, и вот через них мы получили сообщение, что нам нашли квартиру, даже с мебелью, и нам нужно как можно быстрее приехать в Германию.
Из Хмельницка нас опять же волонтёры на автобусе привезли к польской границе, и 23 марта мы въехали в Германию. До этого мне каждую ночь снилась война, хотя чем дальше от фронта, тем спокойнее на душе становилось, даже в Польше, где нас просто великолепно приняли, а потом объездами довезли из Варшавы в Берлин. Только здесь мне больше не снится война, я хорошо сплю, и возвращаюсь к жизни.
У меня четверо детей, два сына, восемнадцать и девять, и две девочки, пятнадцать и восемь. Они так поддерживали меня во время выезда, были согласны уехать, только старший очень тяжело прощался с отцом, тот ведь обещал остаться с семьёй… Муж мог бы выехать. Если трое или больше детей, то военнообязанным мужчинам разрешают выезд, но он был в армии танкистом и решил остаться защищать родину.
У него потом были проблемы со здоровьем, сахар и гемоглобин упали, у него сахарный диабет, так его в военный госпиталь сразу доставили, который, как он рассказывал, обстреляли. После короткого отпуска с фронта в июле у нас в Эрлангене он снова вернулся в «пекло» Харькова, чтобы бороться с рашистами. В это время, кстати, и школу бомбили, куда мои дети ходили. Что тут сказать?! Но русские стреляют по всем, даже по машинам с беженцами. Когда этот кошмар, наконец, закончится?
Когда мы приехали, то хозяева двумя машинами забрали нас с вокзала, чтобы всем места хватило. Они даже солянку по рецепту из интернета приготовили, любимый суп детей. А на кухне стоит посудомоечная машина, как раз такая, о какой я всю жизнь мечтала. Мы много общаемся с соседями из разных стран, от Бразилии до Индии, они дарят детям всегда много игрушек. И туман, который заполнил наши жизни в начале войны, постепенно рассеивается.
Мы здесь на самом деле дома, особенно на чаепитиях в общине Святого Генриха. Нам там нравится, молодые и пожилые, все вместе, играют и говорят. Недавно мы были первый раз в зоопарке. В украинских зоопарках ведь многие животные умерли от голода и последствий войны. Но это отдельная грустная история. Старшая дочка играет на скрипке и учится у бывшей учительницы сына с Украины.
Мне очень страшно за мужа. А так мы все довольны и счастливы. Наш дом ещё стоит, с любимыми игрушками детей и говорящим попугаем, которого соседи, как они рассказывают, научились как следует ругать Путина… Конечно, мы очень хотели бы вернуться домой. Мы, как и почти все в Харьковской области, почти только по-русски говорим. Но русские, сами того не желая, научили нас уважать собственный украинский язык и говорить на нём. И с недавнего времени маленькая Вероника больше всего любит петь украинский гимн на национальном языке. И мы все со временем перейдём на украинский, чтобы не говорить на языке агрессора. И будет ли тогда попугай г… в Кремле на украинском проклинать, поживём-увидим.
Записано 28 августа 2022 года